Координатор российского отделения Muzzle Loaders Associations по Поволжью и Н.Новгороду Сергей Бушин  побывал в г. Караколе (бывший Пржевальск, Киргизия), где в фондах мемориального музея Н.М. Пржевальского  хранится ружьё, якобы принадлежавшее великому русскому путешественнику и изготовленное специально для него в мастерской петербургских оружейников Лежен. Результатом этой поездки стали фотографии, с помощью которых удалось по-новому взглянуть на старую историю.

 

 

Решение о приобретении ружья у известного оружиеведа В.Е. Маркевича в 1956 году принимал тогдашний директор музея Г.С. Битюков. Вот что он написал  в статье «История одного ружья», опубликованной в газете «Иссык-Кульская правда» 15 января 1972 года:

«В мемориальном музее И. М. Пржевальского экспонируется редкое ружьё — участник экспедиции великого путешественника, но мало кто знает его историю. Уходя в глубину Азии, Н. М. Пржевальский придавал большое значение не только научным приборам и прочему оборудованию, но и вооружению участников экспедиции, так как каждый из них был, прежде всего, охотник. И вот, готовясь к четвертому путешествию в Тибет, в 1883 году Пржевальский заказывает несколько ружей для экспедиции известному оружейному мастеру Василию Васильевичу Лежену, сыну Василия Лежена, выходца из Швейцарии, который основал в первой половине XIX века оружейную мастерскую в Петербурге, которая в основном работала на особ царского двора. В. В. Лежен знал, с каким заказчиком имеет дело, и со всей серьезностью принялся за работу. К концу 1883 года ружья были готовы, и Н. М. Пржевальский, лично испытав их боевые качества, дал им высокую оценку. Одно из них под номером 836 предназначалось лично для путешественника. Оно было легким, прочным и метким. Затвор — один из самых прочных по тому времени, его запирающая часть винтовыми скосами крепко притягивала стволы к колодке. Короткие стволы улучшают посадочность и маневренные качества ружья. Замки обратные, имеют длинные надежные боевые пружины, бойки соединены с курками, они не ломаются, их не заедает в колодки, как это бывает с бойками на пружинах. Части ружья покрыты великолепной лиственной гравировкой, в медальонах изображены головы лани, лисицы, гончей собаки, кабана. Подкурковое устройство сделано из золота. Под шейкой ложа на хвосте спусковой скобы имеются инициалы мастера: «В. Л.» (Василий Лежен), номер ружья и инициалы Пржевальского: «Н. М. П.». Под прикладом, на металлическом серебряном щитке надпись: «Экспедиция Пржевальского». На гребне приклада возле затыльника врезан другой серебряный щиток, на нем выгравированы инициалы Пржевальского «Н. М. П.», дата «1883 год» и номер ружья. С этим ружьем Н. М. Пржевальский прошел путь от Кяхты  через восточную Гоби, Тибет, пустыню Такла-Макан, Тянь-Шань, Иссык-Кульскую котловину. Этот путь равен почти десяти тысячам километрам. Благодаря ружью путешественник добыл лично четыре тысячи животных и птиц. Возвратясь из четвертого путешествия в 1885 году, Пржевальский подарил это ружье начальнику охраны экспедиции георгиевскому кавалеру Г. Иванову.

 

Пока остается невыясненным, как ружьё от Г. Иванова попало к уральскому казаку Ф. Стягову. Последний был человеком предприимчивым, знал цену реликвии и решил блеснуть перед обществом. В 1891 году он представил эту историческую ценность на международную Московско-Парижскую выставку редкого оружия. Там ружьё получило высокую оценку и было награждено медалью. На эллипсообразной медали отлита надпись на французском языке: «Паикс-Лябор (мир — труд). 1891 год. Москва — Париж», а также изображены герб Москвы и Парижа. Шли годы. Ф. Стягов состарился и, умирая, завещал ружьё своему сыну. Стягов младший в 1919 году решил эмигрировать в Турцию и поехал на Кавказ, прихватив и ружьё Пржевальского. Но Кавказе в то время не разрешалось кому-либо иметь нарезное оружие, а тем более вывозить за границу, и оно было конфисковано. Офицер грузинской гвардии, осматривая конфискованное имущество, увидел ружье Ф. Стягова. Оно ему понравилось и он присвоил его. Но и он не мог сохранятъ ружье нарезным. Тогда отправился в Тифлис к оружейному мастеру Н. И. Шпагину с просьбой высверлить стволы под 16 калибр. Когда работа была закончена, к Шпагину зашел давно знакомый человек, уже тогда известный коллекционер исторического оружия, впоследствии оружейный энциклопедист полковник В. Е. Маркевич. Интересуясь работой Шпагина, он пришел в восторг от того, что держал в руках ружьё великого путешественника. «Кто же владелец этого ружья?» — спросил он мастера. Тот сообщил, кому оно принадлежит. В. Е. Маркевич встретился с офицером и предложил ему великолепное ружье английской системы вместо ружья Пржевальского. После долгих переговоров обмен состоялся, Маркевич доставил реликвию в Ленинград и хранил дома до 1956 года. При создании мемориального музея Н. М. Пржевальского в нашем городе В. Е. Маркевич предложил ружье музею, который приобрел его, и хранит по сей день. История ружья продолжается».

Не стоит придираться к некоторым «подробностям» в рассказе Г. Битюкова, касающимся, например, семьи Лежен, а также к утверждению автора об испытании ружей лично Пржевальским и его «высокой оценке». Эти и другие «факты» могли появиться в лучшем случае от Маркевича, узнавшего об этом от грузинского офицера, которому рассказал сын казака Стягова, узнавшего об этом от отца, которому рассказал Гавриил Иванов (здесь был бы уместен «смайлик» — символ улыбки). Тот, кто первым поведал эту историю, не понимал, кем был Пржевальский в 1883 году. Обласканный императором, получивший множество наград в России и за рубежом, ставший почётным гражданином С.-Петербурга и Смоленска, почётным членом Академии наук, почётным доктором зоологии Московского университета, почётным доктором С.-Петербургского университета, почётным членом всевозможных обществ, Николай Михайлович был национальным героем. Встречи с ним желали все: от Наследника Цесаревича до членов Королевского географического общества в Лондоне. Если бы Пржевальский заказал что-нибудь у Лежена, то это немедленно нашло бы отражение в охотничьих печатных изданиях и рекламе. Между тем, об этом «факте» — нигде и ничего. Впрочем, имеются куда как более серьёзные моменты, требующие объяснения.

Во-первых, номер 836 не может соответствовать 1883 году, если только в мастерской существовала сквозная нумерация, поскольку известное ружьё первой «системы Ивашенцова» № 386 было изготовлено фирмой «В.В.Лежен» не ранее 1892 года, когда была выдана привилегия на его производство. Конечно, можно предположить, что наследники Вильгельма Лежена продолжали его нумерацию до 1885 года, т.е. до открытия фирмы «В.В. Лежен», после чего начали свою. Однако, такой вариант всё же маловероятен, поскольку любой производитель обычно использует все возможности чтобы произвести впечатление на покупателя. Большие номера этому способствуют, создавая иллюзию, что фирма крупная и имеет историю.  Более вероятно предположение,  что номер 836 относится к нумерации другого производителя.

 

Во-вторых, сомнительно утверждение, что стволы высверлены «под 16 калибр». На подушках ствольного блока ясно читаются клейма 12 и 65, обозначающие калибр и длину патронника. Скорее всего, в «прошлой жизни» блок действительно был нарезным. Об этом говорят подъёмные целики на прицельной планке. Согласно Бутурлину, длина стволов «большекалиберного» штуцера 12 и 16 калибра могла колебаться от 24 до 28 дюймов (610 — 711 мм), а толщина стенки по полям у дульного среза составляла около 3 мм. В любом случае «высверлить» гладкий ствол 16 калибра из штуцера 12 калибра невозможно. Также невозможно сегодня ответить на вопрос: зачем вообще были удалены нарезы? Из-за того, что «на Кавказе в то время не разрешалось кому-либо иметь нарезное оружие»? Подтвердить это может только тот, кто знает о порядках и законах в тогдашней Грузинской демократической республике, просуществовавшей с 1918 по 1921 год; мне на этот счёт, к сожалению, ничего неизвестно.

 

В-третьих, не соответствует действительности утверждение, что ружьё изготовлено «мастером В.В. Леженом». Вильгельм Лежен (старший), которого в 1883 уже не было в живых, его вдова и сыновья были «фабрикантами», а не мастеровыми. В нижней части правого ствола в районе крюка находится клеймо «L. Chaumont». Я могу только предполагать, имело ли это клеймо отношение к семейству оружейников Шомон из Льежа или оно принадлежало Лежен-Шомону (P.J. Lejeune-Chaumont) — весьма плодовитому изобретателю, чья оружейная фирма была зарегистрирована на Льежской испытательной станции с 1859 по 1870 год. Также можно только гадать, имеет ли какое-то значение совпадение фамилии предполагаемого производителя ружья из Санкт-Петербурга с весьма распространённой среди льежских оружейников фамилией Лежен. Как бы там ни было,  клеймо «L. Chaumont» является клеймом изготовителя, как минимум, ствольного блока. Известно ещё несколько ружей с такой же колодкой, механизмом запирания и  ударной системой, изготовленных в Германии.

 

Бельгийское клеймо «Perron» (которое любители оружия часто называют «обелиск»)* на «ружье Пржевальского», возможно, забито (см. снимок подушек ствольного блока).  Его отсутствие вызывает вопрос: мог ли кто-нибудь в России, помимо мастерской Лежен, собрать такой штуцер из бельгийской, немецкой или смешанной (колодка и замки — немецкие, стволы — бельгийские) комплектации? Мог. Например, компания Николая Гонно из Санкт-Петербурга, который сотрудничал с семьёй  Лежен и имел хорошие связи с оружейниками Европы. В этом направлении заставляют думать такие нюансы, как система запирания, какую также можно наблюдать на ружьях Гонно, использование таких же затыльников на прикладе,  факт покупки Василием Леженом (сыном) компании Гонно в 1887 году и даже известный факт использования ружья Гонно другим соратником Пржевальского — Роборовским в экспедиции 1893-95 г.

*Клеймо «Le Perron» представляет собой стилизованное изображение одного из самых известных памятников Льежа «Perron de Liege», построенного в 1305 году. Это эмблема города и символ свободы его жителей. Клеймо в его нынешнем виде применяется с 1853 года и означает, что ружьё в сборе прошло окончательное испытание.

 

В-четвёртых, не думаю, что эпитет «великолепная» применим к описанию гравировки на этом ружье.  Не самая простая, но и не особо сложная или изощрённая работа, вполне типичная  для середины XIX века. Без сомнения, такую гравировку могли сделать и в России, и в Германии, и в Бельгии.

 

 

Уильям Гринер (сын) в своей книге «Modern Breech-Loaders Sporting and Military» (1871 г.) написал: «Большое количество ружей центрального огня по-прежнему производятся с пружинными бойками… Пружин следует избегать, насколько это возможно в конструкции огнестрельного оружия, особенно спиральных пружин, которые изготовлены из тонкой стальной проволоки. Сложно получить действительно хорошие спиральные пружины; они слишком мягкие, ломаются и становятся бесполезными в очень короткий промежуток времени. Они легко забиваются маслом и грязью, после чего не работают… Мы видели бойки, застрявшие из-за засорения, вызванного утечкой газов при использовании некачественных патронов, так, что было необходимо использовать инструмент, чтобы задвинуть их обратно. Эти вопросы могут показаться пустяковыми, но они вызывают большое раздражение спортсмена…» Гринер упомянул несколько конструкций, решающих эту проблему. Втягивающийся боёк («Rettractable striker») Альфреда Ланкастера (патент № 1525 от 3.06.1865 года). Устройство Томаса Хорсли (патент №1138 от 17.04.1867 года), в котором наплыв на передней части курка, взаимодействуя с плечом рычага, качающегося на оси в горизонтальной плоскости, заставлял другое плечо выдвигать боёк в момент взвода. «Самодействующий боёк» («self-acting striker») Уильяма Пейпа (патент №2488 от 3.09.1867 года). Свой вариант «самодействующего» бойка Гринер предложил в британском патенте №800 от 7.03.1868 года. В вышеупомянутой книге содержится изображение курка, сцеплённого с длинным бойком посредством винта. Гринер написал, что такую конструкцию применяли производители, не имевшие собственных патентов, в том числе немецкие оружейники. Затвор нашего ружья и оригинальное крепление стволов на цевье принято относить к разновидности системы Лефоше, хотя в действительности за авторство могли бы поспорить несколько человек, в том числе француз Шарль Луи Станислас барон Ортелюп, проживавший некоторое время в Англии и получивший несколько британских патентов. Немцы называли такой затвор «английским».

На прицельной планке ружья имеется надпись «В. Леженъ въ Петербурге(ять)». Она явно не соответствует общему уровню гравировки, и выполнена другой рукой.  Вероятно, у Леженов это было в порядке вещей. Я уже упоминал о письме некоего Ф.А. Исупова, заказавшего у них дешёвое ружьё и получившего в результате откровенный хлам бельгийского производства. За две недели между получением ружья из-за границы и его отправкой заказчику на  прицельной планке была кое-как сделана надпись «P.I.W.W. Lejeune St.- Petrsbourg».

Посмотрим теперь внимательно на спусковую скобу. Очевидно, что «ВЛ» — перед и «НМП» —  после номера выполнены не одновременно с самим номером и окружающей его гравировкой. Думаю, что и не одновременно с надписью на прицельной планке, но, вполне возможно, вместе с этим (снимок ниже) неряшливо врезанным медальоном в верхней части приклада рядом с его пяткой.

Если это — медальон с инициалами владельца, то причём тут 1883 год и № 836? Так не делали, да и стилистика самого медальона говорит о новом времени, а не о середине XIX  века.

На основании антапки читается без изысков исполненная надпись «экспедицiи пржевальскаго». Вопрос: почему множественное число, если, согласно рассказу Битюкова, ружьё изготовили перед 4-й экспедицией, после которой оно было подарено? Сомнительно, что антапку, прикрученную «неоружейными»  винтами с «неоружейными» шлицами, во-первых, установил производитель, а, во-вторых, именно на этом месте. Она явно находилась ближе к носку приклада, откуда в силу каких-то причин её вывернуло, а это место пришлось ремонтировать (хорошо видно на снимке ниже). Вполне возможно, что надпись на основании антапки была сделана одновременно с медальоном на гребне приклада и надписями вокруг номера на спусковой скобе. Зато следующий медальон сомнений в подлинности не вызывает.

 

«Г.к. Г. Иванов — Г.к. Ф. (фита) Стягову». Расшифровывается эта надпись просто: Георгиевский кавалер Г. Иванов — Георгиевскому кавалеру Ф. Стягову. Тут-то и начинается самое интересное. Весьма вероятно, что это ружьё имеет отношение к члену команды конвоя (а потом её командиру) экспедиций Пржевальского, Козлова и Роборовского, унтер-офицеру 2-го гренадёрского Ростовского полка Гавриилу Ивановичу Иванову (старейший полк русской армии был расквартирован в Москве). Н.М. Пржевальский  свою  4 экспедицию в Центральную Азию (1883-1885) описал в книге «От Кяхты на истоки Желтой реки». Приведу некоторые выдержки на интересующую нас тему. «Снаряжение экспедиции в Петербурге…для вооружения экспедиции отпущены были 23 винтовки Бердана и 25 револьверов Смита и Вессона с 15 тыс. патронов для первых и с 4 тыс. для вторых…В Кяхте…Таким образом окончательно сформировался личный состав экспедиционного отряда из 21 человека, а именно: начальник экспедиции; его помощники — поручик В. И. Роборовский и вольноопределяющийся П. К. Козлов; препаратор — младший урядник Пантелей Телешов, уже сопутствовавший мне при третьем путешествии; старший урядник Дондок Иринчинов — спутник всех моих прежних путешествий; новые казаки — Кондратий Хлебников, Никита Максимов, Григорий Соковиков, Бани Дарджеев, Семен Жаркой, Владимир Перевалов и Семен Полуянов; солдаты-гренадеры, привезенные из Москвы — Петр Нефедов, Гавриил Иванов, Павел Блинков, Михаил Бессонов; солдаты, выбранные из линейного батальона в г. Троицкосавске — Алексей Жарников, Григорий Добрынин и Евстафий Родионов; наконец, вольнонаемные — обыватель г. Троицкосавска Михаил Протопопов и таранчинец Абдул Юсупов. Тотчас по выборе новых солдат и казаков приступлено было к ежедневным упражнениям их в стрельбе из берданок и револьверов. Умение хорошо стрелять из тех и других ставилось, помимо всего прочего, непременным условием для окончательного зачисления в экспедиционный отряд.»

 

«Сон мой как рукой сняло. Живо забросил я на плечи свой штуцер Express и вместе с казаком Телешовым отправился к заманчивым зверям. Придя на место, где они были, мы встретили, вместо двух, четырех медведей и, постреляв довольно по ним, убили самца и самку; другой самец, набежавший с испугу прямо на наш бивуак, был убит остававшимся там казаком. Таким образом мы добыли в коллекцию сразу трех редкостных тибетских медведей — Ursus lagomyiarius n. sp. Шерсть у них, несмотря на вторую половину мая, была еще превосходная…Случались и незабвенные для охотника выстрелы: дуплетом из штуцера Express я убил однажды на полтораста шагов большого медведя и такую же медведицу; или таким же дуплетом свалил на двести шагов пару старых аргали…Раскаяние брало меня, что не пошел со штуцером за куку-яманами, но теперь дело это было непоправимо. Однако, на всякий случай, я вложил в свое Пёрде пульные патроны и присел за камень на боковом скате горы…Тогда раз за разом пустил я две пули, рассчитывая, что они найдут виноватых. После этих выстрелов куку-яманы бросились на прежние скалы; двое же остались на месте убитыми наповал…я отпустил несколько человек на охоту; сам отправился с П. К. Козловым на ту же гору, но только за птицами для коллекции; поэтому мы взяли гладкоствольные ружья«.  Никаких других упоминаний о штуцерах, ружьях и тд. в отчёте об экспедиции нет.

 

Сегодня мало кто понимает разницу между дымным (т.е. предназначенным для стрельбы дымным порохом) крупнокалиберным штуцером и дымным экспрессом. Делают их похожими нарезные стволы. Разница заключается в калибре и допустимых давлениях. Самый крупный калибр дымного экспресса составлял (согласно Бутурлину) по полям 0.577 дюйма или 14.66 мм. Высверлить его на 12 или 16 калибр невозможно, если даже не принимать во внимание, что материал ствола — дешёвый дамаск. Вес мог быть от 12.3 до 13.25 русских фунтов или от 5 до 5.4 кг. Дымный штуцер 12 калибра мог весить от 11 до 15 русских фунтов или приблизительно от 4 до 6 килограмм. Стреляли из него круглой пулей весом около 36 гр. или конической весом до почти 55 гр.  Высокая точность сохранялась до 200 аршин, а приемлемая до примерно 250. Именно поэтому наше ружьё, а, вернее, бывший штуцер имеет подъёмные целики на 100, 150 и 200 аршин или 71, 107 и 142 метра. Возникает вопрос: мог ли Пржевальский, будучи военным человеком и первоклассным охотником, называть экспрессом (express) дымный штуцер 12 калибра? Вопрос, конечно, риторический и ответ на него — отрицательный. Подспудно возникает ещё один: если Маркевич был уверен, что его нарезной штуцер когда-то принадлежал  Пржевальскому, почему он написал : «Знаменитый исследователь центральной Азии Н. М. Пржевальский всегда пользовался пистонным пульно-дробовым ружьем Ланкастера с каналами стволов овальной сверловки, хотя в числе экспедиционного оружия имелись ружья, заряжаемые с казны»?  Понятно, что книга В.Е. Маркевича «Охотничье и спортивное оружие» (Полигон. 1995 г.) вышла, когда самого автора уже не было в живых, и редактировали её другие люди, но вопрос от этого не исчезает.

 

Повторюсь, у меня нет сомнений относительно дарственного медальона, а, значит, ружьё действительно когда-то принадлежало Георгиевскому кавалеру Г. Иванову.  Если вся эта история не выдумана от начала и до конца, то Г. Иванов — это действительно Гавриил Иванович Иванов, спутник Пржевальского и его последователей, уроженец села Залучье Новгородской губернии. Для старшего унтер-офицера (взводного) с максимальным месячным жалованьем  в  6 рублей такое ружьё было бы непозволительной роскошью, и, скорее всего, он получил его в подарок. Вопрос: когда и с какой стати? Вернёмся к началу истории. Читаем: «…готовясь к четвертому путешествию в Тибет, в 1883 году Пржевальский заказывает несколько ружей для экспедиции…» Экспедиционное оружие могло оплачиваться казной, из которой на расходы было выделено 43580 рублей. Имея столь серьёзные средства, стал бы руководитель экспедиции тратить собственные? Если нет, то штуцер был казённым, и не мог быть подарен ни при каких обстоятельствах. Умирая, Пржевальский завещал «ланкастер» и «пёрдэ» Роборовскому и Козлову, но это было его личное оружие. В 4-й экспедиции Иванов был простым солдатом из команды конвоя. С какой стати полковник должен дарить рядовому дорогое ружьё после первой совместной экспедиции?  Кроме того,  ходатайствуя о наградах своим спутникам, Пржевальский выделил старшего урядника Забайкальского казачьего войска Дондока Иринчинова, участника всех 4-х экспедиций,  и старшего урядника того же войска Пантелея Телешова, участника 2-х экспедиций. Всем остальным 14 нижним чинам, включая Иванова, а также волонтёру Протопопову были пожалованы одинаковые награды: знаки отличия военного ордена (с 1913 года офиц. название «Георгиевский крест»)  4-й степени, по 200 рублей единовременно и шестимесячный отпуск «для отдыха и поправления здоровья». Если штуцер не был подароком Пржевальского, то тогда кого?

 

Возможный ответ содержится в воспоминаниях П.К. Козлова. «При складе в Цайдаме мной были оставлены, кроме Муравьёва, ещё три человека, на одного из которых — старого, неизменного моего спутника по четырем путешествиям в Центральной Азии, и. д. фельдфебеля отряда экспедиции, Гавриила Иванова — было возложено главенство» («Монголия и Кам», 1899-1901 г.). Иванов, помимо 4-й и прерванной из-за смерти Пржевальского 5-й экспедиции, участвовал вместе с Козловым в экспедиции Певцова (продолжение 5-й), Роборовского и во всех досоветских экспедициях самого Козлова. В 1886 году был награждён бронзовой, а в 1896 году — малой серебряной медалью Русского географического общества. Собираясь в несостоявшуюся из-за войны экспедицию 1914 года, П.К. Козлов планировал навестить своего верного спутника Гавриила Иванова, находившегося уже в весьма почтенном возрасте, чтобы передать специально купленный для него подарок (архив мемориального музея-квартиры  П.К.Козлова, ф.1, оп.3, №59). Мог ли этим подарком быть штуцер? Вполне. В 1914 году такой предмет устаревшей конструкции стоил недорого. Сведений о том, что в экспедициях использовался нарезной штуцер, в трудах Козлова нет. В книге «Кам и обратный путь» (2-я книга о Монголо-Тибетской экспедиции 1899-1901 гг) он написал: «Для охоты на тибетских медведей мы употребляли именно трёхлинейные винтовки». Винтовка Мосина в то время была новым оружием русской армии, возможности которого для обороны и охоты участники экспедиции Козлова оценивали очень высоко.

 

Следующий «артефакт» — медаль, врезанная в затыльник приклада с выгравированной на ней надписью «Ф. (фита) Стяговъ» и «1891». К ней относится та часть истории, где рассказывается об уральском казаке Ф. Стягове и о том, что «в 1891 году он представил эту историческую ценность на международную Московско-Парижскую выставку редкого оружия». Якобы «там ружьё получило высокую оценку и было награждено медалью», вероятно, этой самой. Всё вышесказанное выдумано. Во-первых, никаких выставок редкого оружия в 1891 году не проводилось. В Москве проходила французская художественно-промышленная выставка, в честь которой была выпущена памятная медаль, которой, естественно, никого не награждали. Во-вторых, на выставке не было никакого другого оружия, кроме французского.

 

Кто такой Ф. Стягов?  Среди яицких казаков фамилия весьма известная. Выходец из станицы Круглоозёрной Фёдор  Васильевич Стягов в 1874 году в составе трёх «ходоков» тайно находился в С.-Петербурге для подачи прошения царю от Уральского казачьего войска по поводу введения нового положения о воинской повинности, вызвавшего волнения казаков по всей стране. Не застав царя в С.-Петербурге, ходоки двинулись за ним в Крым. По пути потеряв одного из товарищей, Фёдор Стягов и Евстафий Гузиков вроде как добрались до Ливадии и вручили прошение кому-то из свиты. По возвращении были подвергнуты суду и получили по 8 лет каторги на заводах. Другие участники волнений были сосланы в Туркестан. В первой партии из 100 репрессированных находились Фадей и Александр Стяговы. Другими словами, Стяговых было много. Выяснить, кто из них был Георгиевский кавалер Ф. Стягов, которому Гавриил Иванов подарил штуцер, не представляется возможным, даже если допустить подлинность той части истории Битюкова, где упоминается казак и его сын, убегавший в 1919 году от красных через Грузию.

В своих экспедициях Пржевальский использовал большое количество разного оружия. За исключением любимого «ланкастера», оно было для него обычным инструментом путешественника. Это же можно сказать о его последователях. Так что же мы тогда имеем в конечном итоге? Окончательного вердикта нет и быть не может. Мне представляется, что наиболее вероятный вариант следующий. Дымный штуцер 12 калибра был изготовлен в Льеже по заказу компании Лежен, в мастерской которой была сделана надпись на прицельной планке. Вполне возможно, что он попал в 4-ю экспедицию Пржевальского в качестве экспедиционного или личного оружия кого-то из участников, например, самого Козлова, который позднее подарил его Гавриилу Иванову. Тот, в свою очередь, подарил ружьё Ф. Стягову, установив на приклад дарственный медальон. Далее ружьё проследовало по цепочке: сын Стягова — грузинский офицер — В.Е. Маркевич — мемориальный музей Пржевальского. Все другие надписи, медальоны и медали появились, скорее всего, после Ф. Стягова и могли служить единственной цели:  поднять ценность ружья в глазах потенциального покупателя. Не столь и важно, кто этим занимался.  Если ружьё прошло через руки хотя бы только и соратников Пржевальского, оно, вне всякого сомнения, является ценным музейным экспонатом, но…для этого надо поверить в историю, рассказанную Г. Битюковым. Заканчивая свою статью в 1972 году, он написал: «История ружья продолжается». Спустя 44 года то же самое могу сказать и я.

Моя благодарность Сергею Бушину (г. Саров), без помощи которого эта статья была бы невозможной, сотруднику Министерства Иностранных Дел Кыргызской Республики Асель Байышевне Юсуповой, директору музейно-мемориального комплекса К.Карасаева – Н.М. Пржевальского (г. Каракол, Киргизия) Зинагуль Орозгазиевне Камбаровой и научному сотруднику-экскурсоводу Зине Асановне Еркимбаевой, а также сотрудникам Иссык — Кульского областного государственного архива.